Когда Вячеслав Джгун, директор ООО «Джи Эм Упак», получил из суда конверт с исковым заявлением, то не поверил своим глазам. Некий Торговый дом «Альтернатива-АНА» утверждал, что именно ему принадлежит патент на промышленный образец курковых распылителей (триггеров), которыми торгует компания Вячеслава. А значит, г-н Джгун является нарушителем патента и по нему плачет тюрьма. Если, конечно, он вовремя не выплатит крупный штраф и не начнет ежегодно вносить роялти патентообладателю.

Можно было бы посочувствовать автору разработки, если бы не одно «но»: дизайн триггеров, давно известных нам по рекламе средства «Мистер Мускул», много лет назад разработан американской корпорацией Saint-Gobain Calmar. Почти два года Вячеслав пробегал по российским судам, чтобы доказать, что «автор» патента — сам пират. «На время разбирательства мы остановили работу и потеряли контракты на десятки тысяч долларов», — до сих пор не может успокоиться Джгун. И правильно делает: нынче российским предпринимателям расслабляться нельзя, ибо набирает силу новый вид бизнеса — патентный рэкет, где орудием «убеждения» служит не банальный утюг, а ворованные патенты на промышленный дизайн. Между прочим, этот рычаг используется не только для наживы, но и с целью уничтожения конкурентов.

Интеллектуальная зачистка территории

ДО ОСЕНИ 2004 года Вячеслав Джгун считал, что его карьера бизнесмена вполне удалась. Выпускник Бауманки нашел китайских компаньонов и занял нишу на рынке упаковки. Особенно высоким спросом пользовались курковые распылители, ввозимые Вячеславом из Китая. Конечно, предпринимателям было известно, что дизайн практически всех этих «прыскалок» разработан компанией Calmar. Однако американцы, запатентовав дизайн своих изделий в США и Европе, получать патент в России и Китае не спешили. Поэтому производители и продавцы триггеров в обеих странах могли копировать данные изделия, не преступая закон.

Но свято место пусто не бывает. Осенью 2003 года компания ООО Торговый дом «Альтернатива-АНА» (входит в холдинг «Транспакинггрупп»), которая тоже, кстати, торговала на рынке распылителями, получила в Роспатенте почти два десятка патентов на промышленные образцы триггеров (около 30 вариантов дизайна). Автором их числился Андрей Прозуменщиков — генеральный директор представительства гонконгской компании «Чун Кин Интернешнл», входящей в холдинг ТРПГ. Большая часть запатентованного дизайна триггеров уже давно была хорошо известна на рынке, в том числе туда вошли разработки американской транснациональной компании Saint-Gobain Calmar (компания Calmar Inc. США).

Вооружившись патентами, ТД «Альтернатива-АНА» с конца лета 2004 года приступила к «зачистке территории», предъявив иски о нарушении патента трем российским компаниям: «Джи Эм Упак», «КосмоПак Про» и «Эстроком». Вячеслав Джгун признался, что пытался договориться с «Альтернатива-АНА», но те затребовали настолько большие суммы роялти, что заниматься дальше таким бизнесом становилось бессмысленно. Все три компании пытались оспорить действительность полученного патента, подавали иски в Арбитражный суд Москвы и Палату по патентным спорам, даже пытались возбудить в антимонопольной службе дело о недобросовестной конкуренции. Казалось бы, что тут сложного: принес судье каталог с американскими триггерами и продемонстрировал, кто является настоящим автором промышленных образцов. Но в России очень сложно доказать, что ты не верблюд. Особенно когда дело касается интеллектуальной собственности. Дело в том, что российский суд не принимает встречного иска, если речь идет о патентах, а отправляет спорщиков в Палату по патентным спорам (ППС) при Роспатенте. Там дело рассматривается как минимум год. Но суд так долго ждать не может и, как правило, ведет дело без учета решения ППС.

Вячеслав Джгун — редкостный счастливчик. Мало того, что ППС признала патенты на его триггеры, полученные ТД «Альтернатива-АНА», недействительными. И адвокат ему попался находчивый — смог убедить Арбитражный суд Москвы принять этот факт во внимание. Конечно, Вячеслав потерял массу времени и упустил клиентов, но во всяком случае он не оказался за решеткой, избежал штрафов и даже удержался в бизнесе.

Попытки «ВusinessWeek Россия» получить разъяснения в ТД «Альтернатива-АНА» закончились плачевно. Ответа от «Транспакинггрупп» получить не удалось. Секретарша, услышав нашу просьбу, как-то замялась, затем в трубке зазвучал жесткий женский голос: «Я заместитель генерального директора по правовым делам. Сам он, наверное, не согласился с вами беседовать, раз перевели звонок на меня». Но, выслушав вопрос, заместитель и сама заявила, что не будет разговаривать, и бросила трубку.

Естественно, редакция задала вопрос корпорации Saint-Gobain Calmar, почему она не запатентовала свои триггеры в России: сделай она это вовремя, не разгорелся бы весь сыр-бор. На что американцы ответили достаточно флегматично: «Патенты на промышленные образцы и товарные знаки, воспроизводящие триггеры компании Calmar, были зарегистрированы некоторыми российскими компаниями до момента выхода Calmar на российский рынок. На тот момент Calmar о них ничего не было известно. В настоящее время Calmar проявляет большой интерес к российскому рынку и активно занимается вопросами защиты своей интеллектуальной собственности в России. Нам было известно о деле, в котором оспаривалась регистрация патента на промышленный образец в отношении триггеров, разработанных компанией Calmar, и мы приветствуем решение суда об аннулировании данного патента».

Устаревшая новинка

ВЛАДИМИР Рыбин, бывший сотрудник Палаты по патентным спорам Роспатента, рассказал «BusinessWeek Россия», что сегодня «воровство интеллектуальной собственности, осуществляемое с помощью регистрационных процедур, получило широкую популярность среди пиратов». Механизм его достаточно прост. Пират присутствует на крупных выставках, презентациях, изучает прессу, в первую очередь западную, и таким образом вычисляет, какие интересные товары и дизайн иностранные компании собираются представить на российском рынке. Он быстренько копирует эти новинки и бежит в Роспатент, чтобы первым зарегистрировать свое право на них. А когда реальные разработчики выходят на рынок, их самих, а также их многочисленных дилеров уже ждут рэкетиры, рассчитывающие на получение роялти.

К воровству торговых марок у нас все привыкли. Но в последнее время появились «продвинутые» товарищи, которые пытаются занять ниши на рынке при помощи патентов на так называемые промышленные образцы. Если следовать юридическим нормам, то, чтобы получить такой патент, нужно доказать, что дизайн товара абсолютно новый и никому еще не известен. Однако, как мы уже убедились в истории с триггерами, в Роспатенте можно зарегистрировать и новинку «с бородой». По словам адвоката и патентного поверенного Александра Осокина, того самого, что не дал погибнуть «Джи Эм Упак», вся беда в том, что Роспатент не может качественно провести экспертизу на новизну промышленного образца: «Это объясняется большим объемом новых дизайнов. Те же китайцы, японцы, американцы много чего придумывают, а наши специалисты не успевают знакомиться с мировыми новинками».

Да что там иностранцы! Российские умельцы умудряются присваивать себе даже немногочисленные свежие идеи из ближнего зарубежья. Например, не так давно пираты получили патент на промышленный образец электродвигателя, которым оснащают грузовик БелАЗ. И, естественно, стали требовать от компаний, эксплуатирующих БелАЗы, оплаты роялти за использование дизайна электродвигателя.

Настоящим же хитом сезона специалисты называют рэкет с патентом на полезную модель. Полезная модель — самый удивительный объект интеллектуальной собственности, который существует в России, потому что он регистрируется без государственной проверки. Если любой другой объект сначала изучается экспертами на предмет новизны или узнаваемости и т.д., то как малое изобретение можно запатентовать абсолютно любую полезную модель, да хоть форму колбасы. Судя по всему, российские законодатели, когда писали закон об интеллектуальной собственности, наивно полагали, что в Роспатент будут обращаться исключительно сумасшедшие изобретатели — добросовестные люди, которые и сами-то точно не знают, насколько их идея нова. А по факту получилось наоборот: люди пошли получать патенты, точно зная, что кто-то до них это уже придумал и вовсю использует. Они понимают, что при помощи этого документа могут выжимать деньги из коллег и конкурентов.

Один из первых таких прецедентов произошел еще в 2000 году. В конце 90-х некий английский исследователь придумал в качестве полезной модели несколько вариантов штрих-кодов для банковских платежных поручений. Эти данные были опубликованы в журнале «Техникал ревью», и многие российские банкиры заинтересовались новинкой. Тут же появились фирмы, бизнес которых заключался как раз во введении штрих-кодов на бланки.

Некий г-н Камалетдинов из Санкт-Петербурга работал тогда в одной из таких фирм. Как-то он разругался со своим компаньоном и ушел с работы, затаив обиду. А потому взял поручения, с которыми ему приходилось работать в фирме, скопировал оттуда коды и получил патенты на них и как на промышленные образцы, и как на полезные модели, после чего стал предъявлять претензии финансовым организациям. И в первую очередь он подал жалобу на бывшего партнера. Конечно, пострадавшие от этого рэкета оказали сопротивление. Оба патента были аннулированы Палатой по патентным спорам. Однако дело не закончено. Сам Камалетдинов за это время успел скончаться, но его наследницы — жена, дочь и внучка — до сих пор отстаивают патенты в суде. Правда, по полезной модели они дело все-таки проиграли, и патент был аннулирован. Однако патент на 12 вариантов промышленных образцов до сих пор действует, то есть бланки со штрих-кодами, которые активно используют многие финансовые организации, остаются объектом исключительного права дам Камалетдиновых.

Истина в «гробике»

СОВСЕМ свеженький случай произошел с бельгийским производителем паштетов Mortier Catering. Эта компания пришла на российский рынок еще в 1993 году. В отличие от остальных производителей, она первой стала паковать свой продукт в пластиковые баночки — эдакие фигурные «гробики». Первоначально бельгийская компания работала на российском рынке исключительно через своих дистрибьюторов, один из которых, Руслан Пашков, президент холдинга «Гурман», как-то особенно приглянулся иностранцам. Бельгийцы сделали его партнером, а г-н Пашков неожиданно для них зарегистрировал логотип на свое имя. Так что бельгийцам пришлось заключить с ним лицензионное соглашение на технологию производства паштета в России. В результате паштеты, выпускаемые по заказу бельгийцев, стали маркироваться здесь как «Довгань» и «Гурман».

А Руслан Пашков между тем предпринял попытку зарегистрировать бельгийские коробочки на себя как объемный товарный знак. Правда, его патентный поверенный дал маху, неправильно оформив заявку, и трюк не вышел. Тогда в 2005 году российский предприниматель сделал ход конем: он скопировал баночку и получил на нее патент как на полезную модель. Якобы он сам это изобрел. А чтобы закрепить занятые позиции, весной 2006 года Пашков подал сразу шесть заявок на объемные товарные знаки.

Запатентовать он решил упаковку паштета, имитирующую «гробики» бельгийцев. Она даже по цветовой гамме практически идентична. Естественно, бельгийцы пытаются отстоять свое право на дизайн собственной упаковки, ведь если российский бизнесмен припишет его себе, то того и гляди подаст на них же в суд за плагиат. Пока данная судебная тяжба находится в самом разгаре, и чем все завершится, не ясно. А в ответ на наши вопросы менеджер компании Mortier Catering по Восточной Европе Даниель Тиммерман смог лишь уклончиво сообщить: «Мы очень надеялись на уважение в России прав интеллектуальной собственности и особые надежды возлагали на защиту от недобросовестной конкуренции».

Самое интересное, что иногда подобные конфликты заканчиваются полюбовно. Так, например, случилось с компаниями ООО «Нестле Вотерс» и ООО «Производственная компания Бобылева». В 2004 году «Нестле Вотерс» решила обновить имидж товарного знака «Святой источник» и запустить на российский рынок новую фигурную бутылку. Прообразом формы стала бутылка Villadrau, которую «Нестле Вотерс» разработала в своей технической лаборатории специально для испанского рынка. В 2005 году компания зарегистрировала такую бутылку как объемный товарный знак в Роспатенте. И тут оказалось, что Производственная компания Бобылева тоже начала использовать очень похожую на Villadrau бутылку на территории России. При этом у нее уже имелся патент на соответствующий этой форме промышленный образец, полученный еще в 2003 году. Ссылаясь на этот документ, Производственная компания Бобылева обратилась с исковым заявлением к «Нестле Вотерс». В самой «Нестле Вотерс» «BusinessWeek Россия» рассказали: «В июле 2006 года были проведены предварительные слушания в Арбитражном суде Москвы и даже была назначена экспертиза на предмет выяснения схожести товарного знака «Нестле» и промышленного образца Бобылева. Однако после предварительного слушания Производственная компания Бобылева отказалась от проведения экспертизы и отозвала свое исковое заявление».

Сладкая форма

СПОРЫ вокруг объемных товарных знаков участились в последние годы. Речь идет об упаковке, форма которой выступает в роли товара, как, скажем, бутылочка кока-колы. Чтобы запатентовать такую упаковку, ее форма должна быть узнаваема. Так вот, в России начали патентовать объемные товарные знаки, да так усердно, что, по словам Александра Осокина, скоро все придет к тому, что «начнут патентовать буханку хлеба как объемный товарный знак и потом заставлять все хлебозаводы в России платить дань».

По поводу объемных товарных знаков скандалы уже вышли нешуточные. Известен, например, случай, когда международный концерн Unilever запатентовал в России объемный товарный знак на свой торт-мороженое Viennetta и начал обвинять российскую компанию «Метелица» в плагиате. Мол, ее торт «Венеция» — копия Viennetta: то же полено, украшенное кремовыми узорами. А раз так, то надо либо прекратить производство копий, либо платить за использование чужого патента. Находчивые россияне, правда, перерыли все библиотеки, но нашли отечественные поваренные книги 30-х годов с изображением таких тортиков. Спасительные картинки помогли убедить суд, что потребители в нашей стране знают этот товар давно и не ассоциируют его с итальянской кондитерской промышленностью. В результате патент на внешний вид торта-мороженое Viennetta был аннулирован.

Словом, воровство промышленного дизайна и патентный рэкет набирают в России обороты, но масштабы этого бизнеса сегодня не может оценить никто. Но если попытаться разузнать настроения иностранных предпринимателей, становится ясно, что проблема для них уже наболела. «Зачастую, приходя в Россию, зарубежные компании обнаруживают, что интеллектуальная собственность и технические методы, которые они десятилетиями используют в других странах и юрисдикциях, зарегистрированы российскими пиратами, — говорит генеральный директор Ассоциации европейского бизнеса Андреас Романос. — Многие из подобных дел показали, что патентные пираты действуют быстро и жестко, используя все доступные им методы давления на бизнес. Тем, кто хочет или начинает работать в России, следует знать, что пиратство в области патентов и товарных знаков, а также киберскcквоттинг стали здесь своеобразным бизнесом».

Интересно, что пострадавшие от патентного рэкета не спешат обращаться за помощью в правоохранительные органы: себе дороже будет. А все потому, что гораздо дешевле договориться с шантажистом. Чтобы доказать, что обидчик сам недобросовестный конкурент и его патент пиратский, придется не только помотать себе нервы, но и выложить не одну тысячу долларов. Например, представительства иностранных юридических фирм выдвигают счета от $5 тыс. за аннулирование регистрации. Более того, все эти мероприятия занимают около двух лет. И при этом нет никакой гарантии, что пират не выиграет.

«Обычно пираты обращаются к реальному производителю с предложением сразу приобрести у них права, — рассказывает Владимир Рыбин. — Они заявляют: вы, мол, все равно потратите более $5 тыс., да еще и два года. Лучше заплатите мне эту сумму и получите права здесь и сейчас. Пират, как правило, требует чуть меньше или столько же, сколько будет стоить юридическое представительство компании в ППС и суде. Берутся действующие расценки юридических фирм».

Очень немногие фирмы отказываются от этих предложений. Те немногочисленные дела, которые все-таки попадают в ППС и в суд, обычно связаны с тем, что пират выдвигает несообразные требования, но такое происходит очень редко — два-три случая официальных обжалований в год.

Специалисты утверждают, что несовершенство российских механизмов судебной системы заставляет предпринимателей откупаться и тем самым потакать развитию такого явления, как патентный рэкет. Например, по мнению Владимира Рыбина, такое абсолютно невозможно в Германии: «Там пират, один раз оказавшись в суде, был бы просто разорен. Проиграв дело, он не только потерял бы патент, но еще и выплатил бы огромные суммы на представительство в суде юридической фирмы оппонента, транспортные и прочие издержки». В России все совершенно не так, во-первых, потому, что первое разбирательство происходит не в суде, а в административном органе — Палате по патентным спорам. К ней не относятся правила процессуальных кодексов, поэтому потребовать взыскания средств, которые были затрачены в ППС, по действующему законодательству нельзя. Во-вторых, в РФ правовая культура, обычаи и традиции судебного применения еще не таковы, чтобы выплачивать фирмам компенсации. Суд всегда опасается, что его обманывают и представляют заведомо завышенные выкладки.

Поговорим за решеткой

К ТОМУ ЖЕ у патентных рэкетиров есть еще один важный инструмент — правоохранительные органы. Дело в том, что Уголовным кодексом РФ предусмотрена ответственность за нарушение патентных прав. Когда пират угрожает фирме, он говорит ее должностным лицам, что завтра к ним придет прокурор и возбудит дело об уголовной ответственности. Многие компании считают, что дешевле заплатить, чем получать сразу два процесса: уголовный и гражданский. Уголовная ответственность за нарушение патента не просто бумажные угрозы — Майкл Уиллер, глава строительной компании Officescape Projects Limited, ощутил это на себе. А начиналось все невинно. Гражданин Великобритании Майкл Уиллер вместе с российским партнером спокойно занимался отделкой российских офисных помещений, и в частности устанавливал фальшполы, которые привозили из Европы. Такие полы вот уже 50 лет производят в Англии, Германии, Франции, США. Никто даже не помнит, кто их изобрел. Кстати, такие полы монтировали еще в советские времена в Останкино, в Кремле, в Сбербанке. Да и сейчас у компании в основном крупные заказчики — ТНК-ВР, Shell и т.д.

Согласно практике западных стран, чтобы пользоваться такой всем известной продукцией, никаких разрешений не требуется. Однако в конце 2003 года с руководством компании связались некие российские предприниматели, которые заявили, что являются обладателями патентов на фальшполы. Одним из предпринимателей оказался Сергей Кардашев — директор компании ДНТ, которая тоже занимается установкой таких полов.

Причем российские предприниматели получили патент не только на полезную модель, но даже на изобретение. То есть теперь на территории РФ никто не имеет права производить эти полы, ввозить их, устанавливать и пользоваться без заключения лицензионного соглашения с владельцами патента. И разумеется, придется перечислять им роялти. Майкл и его компаньон эти предложения проигнорировали. Тогда патентообладатели обратились в УБЭП, и было открыто уголовное дело.

Длились разбирательства около года. Что только ни делал адвокат Максим Смаль, чтобы доказать, что полезная модель — весьма условное изобретение и получить такой патент может любой, даже если он и не является автором. Для убедительности он даже сам отправился в Роспатент и зарегистрировал на себя в качестве полезной модели всем известную ручку BIC. Этот трюк, конечно, произвел на судей впечатление, но во внимание они его не приняли. В результате Майклу Уиллеру присудили выплатить штраф за нарушение патентных прав в размере 400 тыс. рублей, а гендиректор компании-партнера получил срок: три года условно с обязанностью возместить патентообладателям материальный ущерб. Пока приговор не вступил в законную силу, поскольку кассационная инстанция его отменила и отправила дело на новое рассмотрение.

«Подобное совершенно невозможно в Великобритании, — недоумевает Майкл Уиллер. — Будучи одной из крупных строительных компаний и довольно известной на строительном рынке, мы всегда были мишенью для подобного рода личностей». За период уголовных расследований и судебных разбирательств компания потратила более $400 тыс. на услуги адвокатов, патентных поверенных, оформление собственных патентов и уплату различных государственных пошлин. Кроме того, размер потенциальных контрактов, потерянных в результате данных событий, оценивается в сумму от $10 млн. до $20 млн.

Сам же Сергей Кардашев в беседе с «BusinessWeek Россия» не скрывает уверенности в своей правоте: «Новизну патентов подтвердил Роспатент. Уиллер проиграл и в Палате по патентным спорам, и несколько арбитражных процессов, где пытался оспорить наш патент. То есть два суда и две палаты засвидетельствовали новизну нашего патента. Можно, конечно, утверждать, что запатентованная конструкция, как бутылка, давно известна сама по себе и ничего нового в этом нет. Но в мире патентуют бутылки с различными горлышками — кривые и косые. Если есть патент, он подтвержден и отменить его не удается, это, наверное, говорит о чем-то. Фальшполы как полы, под которыми пропускают коммуникации, известны еще с 60-х годов. Но в них существует специальная ножка, чтобы пол не ходил под ногами. У современных полов совершенно другое устройство этих ножек. Нами запатентованы в основном эти ножки различных конструкций. А Уиллер лукавит, что использует совершенно иную конструкцию. Та продукция, которую они привезли, имеет несколько небольших отличий. Вот суд и разбирается, насколько эти отличия существенны».

«Такая практика использования патентного законодательства не идет на пользу репутации России. Западные инвесторы не захотят прийти в Россию, если не смогут адекватно защитить здесь свою продукцию. И даже если Россия утверждает, что хочет соответствовать западным стандартам бизнеса, на данный момент ей это не удается. Я надеюсь, что в конце концов российская судебная система все-таки снимет с меня все обвинения. Если нет, то для меня станет невозможным дальнейшее законное ведение бизнеса на территории Российской Федерации», — с обидой говорит Уиллер.

Законные дыры

СЕГОДНЯ практически все эксперты утверждают, что если кардинально не поменять патентное законодательство, то Россию затянет в еще большую трясину пиратства, рэкета и шантажа, ибо ее основная проблема — в нерациональном устройстве системы споров и неоптимальном для людей и компаний устройстве судебной системы.

По словам доцента Российского государственного института интеллектуальной собственности Веры Шведовой, российское законодательство построено еще на советских принципах, когда к промышленному дизайну относились так же, как к изобретению. «У нас все еще законодательство стоит на такой позиции: раз это промышленный дизайн, раз это промышленная собственность, то она должна характеризоваться существенными признаками, как в изобретении. И когда патент воруют, в суде очень сложно проводить доказательства, они проходят очень формально по комплексу существенных признаков. Это не соответствует мировой практике. В развитых странах все оценивают по аналогии с товарным знаком. Каких-то элементов может не быть, какие-то могут быть несколько другими, но если общее впечатление от двух товаров одинаковое, значит, дизайнерская идея украдена», — считает Шведова. Специалисты Роспатента пытались внести подобные изменения в 4-ю часть Гражданского кодекса, которая недавно была принята в первом чтении Госдумой, но ничего не вышло. «Там все перенесено из старого законодательства, и рекомендации не приняты во внимание», — говорит Шведова.

Россия подписала соглашение о партнерстве и сотрудничестве с ЕС еще в 1998 году, где приняла на себя обязательства обеспечить уровень охраны объектов промышленной собственности, в том числе дизайна, не ниже, чем в ЕС. «Постепенно мы их выполняем, — говорит заместитель директора ФГУ Федеральный институт промышленной собственности Ольга Алексеева. — В отношении товарных знаков, изобретений, моделей наше законодательство в чем-то даже лучше европейского. А что касается дизайна, тут мы отстаем. Надо гармонизировать наше законодательство с нормами и директивой ЕС о промышленных образцах. Для этого его надо не просто подправить, а серьезно модернизировать».

Добавляет козырей рэкетирам и российская судебная система. Многие сегодня склоняются и к тому, что нужно вообще менять всю систему рассмотрения патентных дел в стране. «Ну что такое Палата по патентным спорам? Это 40 человек на всю страну. Они не могут за один день провести более десяти коллегий. А каждое дело рассматривается за несколько коллегий. Да и отношение к решениям ППС несерьезное, поскольку это всего лишь акт государственного органа, который может быть обжалован в суде. К тому же палата находится в Москве. А что, например, делать, японской фирме, которая открыла свое представительство во Владивостоке? Ей придется несколько раз в году слетать в Москву и обратно, оплатить гостиницу или нанять здесь адвоката. Проще договориться с пиратом», — говорит Владимир Рыбин. Он считает, что «правильнее было бы переложить решение этих задач на суды. В Германии, например, существует специальный патентный суд. А в большинстве стран эта функция возложена на обычные суды».

Кстати, с 1991 года в России наблюдаются попытки создать патентный суд. Но проблема в том, что для этого опять нужно менять российское законодательство. А это уже совсем другая история.