Страница: 1/2
Об авторе: Юрий Рубинский - доктор исторических наук, профессор Высшей школы экономики, руководитель Центра французских исследований Института Европы РАН.
Любой рыночной экономике, а
капиталистическому способу производства -
в частности, присущ циклический характер
развития: смена фаз оживления, подъема,
кризиса и депрессии. Интервалы между
циклами и фазами, их масштабы и
продолжительность неодинаковы - они
зависят от самых различных факторов
объективного и субъективного порядка. На
протяжении ХХ века таких циклов и
соответственно кризисов было как минимум
десятка два.
От Кейнса к Фридману
Особым случаем среди них является Великая
депрессия 1929-1933 годов, когда после черного
вторника 29 октября 1929 года - обвала на Нью-Йоркской
бирже - курсы акций потеряли за три года 85%
своей капитализации, промышленное
производство в США сократилось на треть, а
число безработных достигло 12,8 млн. человек.
В Великобритании оно превысило 4 млн., в
Германии - 6 млн., что во многом
способствовало приходу Гитлера к власти и
тем самым развязыванию Второй мировой
войны.
Спецификой Великой депрессии был не
столько ее беспрецедентный размах, сколько
системный характер. Для преодоления спада и
безработицы правящим кругам большинства
промышленно развитых стран Запада пришлось
существенно пересмотреть каноны
экономического либерализма:
девальвировать валюты (прежде всего
тогдашнюю резервную - британский фунт
стерлингов), ограничить свободу торговли,
резко расширить экономическую роль
государства за счет инфраструктурных
общественных работ, пойдя на разбухание
бюджетного дефицита, госдолга и ускорение
инфляции. Была создана разветвленная
система пенсий, социального страхования по
болезни, сокращена рабочая неделя,
расширены права профсоюзов. Подобная
антикризисная стратегия, теоретическое
обоснование которой принадлежало
британскому экономисту Джону Мейнарду
Кейнсу, а образец успешного применения на
практике - президенту США Франклину Делано
Рузвельту с его "Новым курсом",
доминировала в экономике мирового
капитализма вплоть до начала 70-х годов. В
итоге Запад вступил, казалось, в эру "общества
благоденствия": среднегодовые темпы
роста экономики промышленно развитых стран
достигали 4-6%, объем ВВП и покупательная
способность населения увеличились
вчетверо, а безработица не превышала 3-4% его
самодеятельной части.
Однако в последней четверти ХХ века, в
условиях резких скачков цен на
углеводородные энергоносители ("нефтяной
шок" 1973 года был вызван эмбарго арабских
стран в связи с "Киппурской войной", а
1979 года - революцией в Иране) и
соответственно роста издержек
производства, кейнсианская стратегия
становилась все менее эффективной.
Результатом стала "консервативная
революция", теоретиком которой выступил
глава "чикагской школы" Милтон Фридман,
а практиками - Маргарет Тэтчер в
Великобритании и Рональд Рейган в США.
Именно их неолиберальное кредо легло в
основу "вашингтонского консенсуса" -
программы действий ведущих финансовых
институтов: Международного валютного фонда
(МВФ) и Всемирного банка (ВБ). Суть его была
проста: госсектор приватизируется,
регулирующая роль государства в экономике
и перераспределительная система соцстраха
свертываются, налоговое бремя сводится к
минимуму. Приоритетами экономической
политики провозглашаются борьба с
инфляцией и увеличение прибылей частных
предприятий - прибылей, способных завтра
стать инвестициями, а послезавтра рабочими
местами.
Следствием смены парадигмы мирового
экономического развития стала далеко
идущая глобализация производства, торговли
и особенно финансовых потоков, которая
принесла реальные результаты: в 1990-2007 годах
стоимость мирового ВВП удвоилась, а
международная торговля выросла на 133%.
Выгоды из этого извлекли не только
пионеры неолиберализма - США или
Великобритания, но и "всплывающие"
экономики ряда переходных к рынку
государств и демографических гигантов
бывшего третьего мира, прежде всего
Бразилия, Россия, Индия, Китай (БРИК).
Благодаря притоку капиталов и технологий
из развитых постиндустриальных стран,
привлеченных дешевой рабочей силой и
обилием природных, особенно энергетических,
ресурсов, они обеспечили беспрецедентно
высокие темпы экономического роста - от 6-7% в
России до 9-11% в КНР. Результатом стало
беспрецедентное перемещение финансовых
средств с Запада на Восток, из крайней
нищеты удалось выбраться полумиллиарду
человек.
Уолл-стрит и Мейн-стрит
Тем более неожиданным оказался
глобальный финансово-экономический кризис
2007- 2008 годов.
Толчком к нему послужило накопление массы
ипотечных обязательств, составлявших
значительную часть активов банковской
системы США. Это стало возможным из-за
предоставления банками кредитов на
строительство жилья лицам,
платежеспособность которых была
сомнительной, под более высокий процент (на
5-6 пунктов больше обычного). В 2006 году такие
необеспеченные кредиты (subprimes) составили 13,6%
всего объема ипотечного кредитования.
Малоимущие семьи брали заведомо
непосильные для себя долговые
обязательства в расчете на бурный рост цен
на недвижимость, которые увеличились за
десять лет (1997-2007) вдвое. Получая
добавленную стоимость на внесенный задаток
за дом или квартиру, обычно уже построенную,
дебитор спешил использовать ее не для
погашения оставшегося долга, а для
приобретения, опять же в кредит под залог
своей ипотеки, других дорогостоящих
товаров и услуг - автомашин-внедорожников,
путешествий, обучения детей в престижных
университетских колледжах и т.д.
Со своей стороны, банки, стремившиеся
максимально увеличить число своих клиентов,
но снизить связанные с этим риски путем их
распределения, прибегали к так называемой
"титризации" - превращению ипотечных
обязательств в облигации, свободно
котировавшиеся на биржах наравне с прочими
ценными бумагами. На их основе выпускались
все новые производные финансовые
инструменты (деривативы), где доля
реального обеспечения на каждый следующей
ступени сокращалась. С 2002 по 2008 год объем
деривативов разбух в 5 раз - со 108 до 531,8 млрд.
долл.
Уоррен Баффет - дальновидный и осторожный
банкир, сумевший вовремя избавиться от "токсичных"
активов и считающийся ныне самым богатым
человеком в мире, назвал производные
инструменты "финансовым оружием
массового уничтожения, чреватым
потенциально смертельной угрозой". Его
предсказание оправдалось: финансовый
пузырь лопнул летом 2007 года, когда раздутые
сверх всякой меры цены на недвижимость
поползли наконец вниз. Охваченные паникой
банки резко ужесточили условия
предоставления кредитов не только рядовым
клиентам, но и другим банкам, а в конце
концов предприятиям реального сектора.
Более того, они начали требовать у
должников погасить разницу между прежней
ценой активов, полученных некогда в залог
под кредиты, и новой, гораздо более низкой (margin
calls).
Прогрессирующий паралич основы любой
рыночной экономики - взаимного доверия
между производителями и потребителями
товаров и услуг - повлек за собой далеко
идущие последствия.
Первым из них оказалось
головокружительное падение курсов ценных
бумаг и соответственно биржевой
капитализации подавляющего большинства
корпоративных активов, прежде всего
инвестиционных банков. Общие потери
капитализации корпоративных ценных бумаг
далеко перевалили за 2 трлн. долл., вызвав
цепную реакцию банкротств. Далее кризис,
начавшийся как финансовый, не замедлил
затронуть реальный сектор. Лишенные новых
кредитов и вынужденные рассчитываться
втридорога по прежним, предприятия не могли
более выполнять свои основные функции -
приобретать сырье, оборудование, энергию,
платить заработную плату. Резко упал спрос -
как потребительский, так и инвестиционный,
особенно в связи с падением покупательской
способности из-за обострения проблемы
занятости. Темпы роста ВВП повсюду резко
сократились, мир вступил в полосу рецессии.
В подобной ситуации классические вопросы
- "Кто виноват?" и "Что делать?" -
выдвинулись повсюду на авансцену
политической жизни.
В самих Соединенных Штатах преобладающее
общественное мнение возложило вину на
банки и их финансовый центр - главную
фондовую биржу Нью-Йорка, адрес которой (Уолл-стрит)
давно стал брендом американской модели
капитализма. Рядовые клиенты, потерявшие
значительную часть своих сбережений (а 3 млн.
семей - даже дома, где они уже давно жили и
которые привыкли считать своей
собственностью), обвиняли "банкиллеров"
в преступной алчности и эгоизме, из-за
которых миллионы простых людей лишились
честно заработанных денег и надежды на
обеспеченную старость. Досталось и
аналитическим агентствам, необоснованно
завышавшим рейтинги у тех или иных
финансовых институтов.