Страница: 2/3
Монетарный вызов
Во всем происходящем
нередко обвиняются
монетарные власти США,
создавшие политикой легких
денег условия для
финансовых бумов. Однако
такая политика позволила
смягчить последствия краха
на фондовом рынке из-за
мыльного пузыря «новой
экономики» в 2000 году.
Низкий базовый процент
повлиял на «длинные»
ставки (см. график «Уровень
ставок») и в результате
придал импульс
экономическому росту на
основе потребительского
спроса. Проблема
сбалансированности
доходов и расходов была
отодвинута на будущее, но
не было никакого резона
ужесточать денежную
политику без весомых
причин. Из графика видно,
что период легких денег был
не таким уж и длинным — с
октября 2001-го по октябрь 2004
года.
Объектом острой критики
является также стратегия
попустительства мыльным
пузырям, которой
придерживался
руководитель ФРС Алан
Гринспен, а теперь и
сменивший его Бен Бернанке.
Критики исходят из того,
что раздуванию рынком
стоимости активов
невозможно эффективно
противодействовать
монетарными инструментами,
а значит, лучше задним
числом разбираться с
последствиями обрушения
финансовых рынков. Вполне
вероятно, что монетарным
властям США в очередной раз
предстоит расхлебывать
подобные последствия, но
для подобной политики
последействия есть очень
серьезные исторические
основания, которых мы
коснемся ниже.
Нынешняя ситуация на
финансовых рынках не имеет
аналогов и потенциально
сложнее того, с чем
приходилось сталкиваться в
80-е и 90-е годы (в связи с
крахами пузырей
недвижимости и «новой
экономики»). Ключевую роль
играют два фактора —
происшедшая в последние
годы трансформация
финансовых рынков и
глобализация. Круг
участников и инструментов
сейчас намного шире, чем
при обычных «набегах» на
ликвидность. В
происходящем напрямую
задействованы
нефинансовые компании,
активно вовлеченные в
операции кредитования. О
нарастании проблем в этом
сегменте свидетельствует
рост корпоративных спредов,
отражающий проблемы с
рефинансированием долгов (см.
график «Спред доходности»).
Распространение
производных инструментов
усложнило жизнь не только
участников рынка, но и
регулирующих органов.
Стало намного сложнее
разобраться в качестве
активов финансовых
институтов, поскольку
кредитные риски, в том
числе Subprime, многократно
переупакованы в деривативы.
Регуляторы явно теряют
рычаги контроля: даже
банковская система смогла
обойти ряд ограничений
пруденциального надзора и
на сегодня имеет совсем
иные показатели уязвимости
к рискам, чем ранее. Из-за
хедж-фондов кредитные
риски рассредоточились не
только между рыночными
сегментами, но и по странам.
С одной стороны, снизилась
их концентрация в США, и это
хорошо для мировой
экономики, но с другой —
усиливается угроза
заразности кризиса.
Все эти трудности
монетарным властям
развитых стран еще
предстоит преодолеть. Но в
настоящее время их
основная задача —
переломить панический
настрой. Адекватные и
своевременные меры могут
иметь решающее значение
для нормализации ситуации,
однако ошибки (в том числе и
бездействие) резко
усугубят ход событий.
Классический пример —
начало Великой депрессии в
1929 году, когда монетарные
власти не смогли
предотвратить
катастрофическое денежное
сжатие. Российский кризис
1998-го пошел по наиболее
болезненному пути из-за
нежелания тех же властей
допустить своевременную
девальвацию рубля и их
неспособности управлять
госдолгом.
Борьба с пузырями
Имеет смысл немного
подробнее остановиться на
этих двух исторических
примерах, поскольку они
наводят на интересные
аналогии с нынешней
ситуацией. Начнем с краха
фондового рынка в октябре
1929 года.
Ключевые показатели
американской экономики до
этого момента были
достаточно хорошими,
причем устойчивая динамика
сохранялась на протяжении
послевоенного десятилетия.
Фондовый рынок был, правда,
перегрет, но это отражало
общий оптимистичный
настрой 20-х годов. В
событиях 1929 года ключевую
роль сыграл политический
фактор: президент Герберт
Гувер, избранный в 1928-м, был
противником финансовых
спекуляций. Борьба с «фондовым
пузырем» стала основной
задачей нового руководства
ФРС во главе с Адольфом
Миллером, назначенным за
год до начала кризиса.
Была поставлена
конкретная цель,
совершенно несвойственная
монетарной власти как
таковой, — прекратить рост
фондового рынка. Для этого
уже с начала 1929 года ФРС
пыталась разными способами
перекрыть основной
источник рыночной игры —
банковские кредиты. Власти
ошибочно считали, что
привлечение кредитов в
финансовый сектор вредит
реальной экономике, так как
лишает ее необходимых
денежных ресурсов. На самом
деле они не понимали, что
сделки на фондовом рынке
никаких ресурсов из
экономики не отвлекали.
Фактически участники
обменивали акции на
облигации, но для
транзакций им была нужна
ликвидность, которую мог
дать только Центробанк. А
мог и не дать, что он и
пытался многократно
сделать в 1929 году.
Когда ФРС пошла на
ужесточение денежного
предложения, фондовый
рынок испытал шок. Первый
раз это случилось еще 26
марта 1929-го, после
объявления ФРС о новой
политике, но тогда рынок
быстро оправился.
Руководство Нью-Йоркского
резервного банка по своему
усмотрению впрыснуло
ликвидность в банковскую
систему, за что позднее
подверглось суровой
критике. Октябрьский крах
1929-го финансовая система
уже не смогла выдержать,
так как ФРС оказалась
последовательной в лишении
финансовых рынков
ликвидных средств. С их
острой нехваткой
столкнулись банковская
система, домохозяйства и
корпоративный сектор. В
конечном счете это привело
к дефляции и
катастрофическому обвалу
всей американской (а заодно
мировой) экономики: ВВП
упал к началу 30-х годов на
30%, а безработица выросла до
25-процентного уровня.
Ключевая проблема была
даже не в том, что ФРС в
борьбе с «финансовой
спекуляцией»
руководствовалась
популистскими
соображениями. Важнее то,
что за этой системой тогда
еще не была закреплена
функция «кредитора
последней инстанции». Она
означает готовность
выделять столько ликвидных
средств, сколько
необходимо, коль скоро есть
угроза стрессового
состояния финансовой
системы. В такой ситуации
проблема инфляции отходит
на задний план, поскольку
кризис ликвидности может
иметь гораздо более
опасные последствия. Более
компетентное руководство
ФРС до 1928 года все это
понимало и, когда надо,
принимало необходимые меры,
но только на свое
усмотрение.
Российский кризис 1998-го
произошел по другим
причинам, но он также
характеризует роль
монетарных властей в
кризисных ситуациях. В то
время финансовая система
России страдала от
хронического дефицита
бюджета, однако к началу
кризиса фундаментальные
экономические показатели
были не такие уж плохие.
Экономика начала
оправляться от
стабилизационного шока 1995
года. Инфляция была
подавлена до 7% (июнь 1998-го к
июню 1997-го), впервые с
начала реформ начал расти
ВВП (0,8% в 1997 году). Платежный
баланс в 1997-м был
практически на нуле по
текущему счету (несмотря на
падение цен на нефть) и
положительным по
капитальному. Долговое
бремя было высоким, но оно
поддавалось управлению:
выплаты по внешним долгам к
концу 1996 года были
определены на годы вперед,
а дюрацию короткого
внутреннего долга вполне
можно было удлинить.